Дневники Валерия Золотухина: Изменяю? Но ведь жена отпускает, сказав: набью морду девке, которая тебе не дает. «Шеф на репетиции взвинчен, как будто штопор у него в заднице» В золотухин дребезги чит онлайн

Вдова легендарного советского актера Валерия Золотухина Тамара подробно рассказала о жизни с ним. Супруги были вместе без малого 40 лет, но почти все это время ей приходилось делить его с другими женщинами. О романах мужа Тамара узнавала из его дневника, где он подробно описывал свои похождения и непонятно почему оставлял тетрадь на видном месте.

Тамара и Валерий познакомились на съемках фильма «Единственная», девушка была помощником режиссера, он играл одну из главных ролей. У них начался бурный роман, несмотря на то, что у обоих на тот момент были семьи.

«Я была ошарашена его натиском. Он не отходил от меня, даже это не скрывал абсолютно. Даже Иосиф Ефимович [Хейфиц, режиссер] сказал: „Это любовь. Это редко бывает“», - вспоминает супруга артиста.

Влюбленные поженились, родился сын Сергей. Но через несколько лет у Валерия появилась другая женщина. Его новую пассию звали Людмила, но в дневнике Валерий называл ее Ирбис.

«Все повторяется, жизнь по кругу идет, правда-правда. Потому что, когда мы с ним уже долго жили, у него был роман. Он ее куда-то возил… Я прочитала об этом в дневнике. Там было написано абсолютно прямым текстом. Я была ошарашена именно этим. Я думала - может быть, вообще мне это все мерещится. Я была просто уничтожена. Это было так тяжело», - призналась Тамара на передаче « » с Борисом Корчевниковым.

«Я возвеличу Тамару, жену мою, ибо она оскорблена, обесчещена и страдает из-за моей любви, страсти и похоти. Но у меня не было подобного в жизни, что случилось у меня с Л. Я плачу, я проклинаю себя, но избавиться не могу. Затем она мне и не родила (а родила - я бы избавился от нее), затем она и не стала моей женой, чтобы держать меня за … очень долго», - писал актер в дневнике.

Это действительно была пагубная связь, о которой знал и муж Людмилы. Пытаясь справиться со своей зависимостью, Золотухин даже обращался к нему за помощью и позже описывал все это в дневнике.

«Вам как врачу должно быть известно, что такое половая зависимость, страсть, влечение, - говорил артист сопернику. - Ради этого я готов простить ей все. Вас, кого-нибудь еще, унизительность моего поведения, ее жестокость, цинизм, бочки грязи и помоев, которые она выливает на мою жену и сына».

Вдова актера говорит, что не могла никуда уйти с ребенком на руках, но и выгнать супруга у нее не было сил: «Он почернел с этим романом. Мне его уже потом было жалко. Эта женщина звонила мне, говорила, что я не имею права жить. Это такая была черная страсть. У нее всегда было много любовников. Она даже ему такие сцены устраивала: он приходил, а она была с другим. Ну то есть специально это все было подстроено».

Тамара начала выпивать, чтобы хоть как-то заглушить боль. Проблемы с алкоголем были и у Валерия - он не знал, куда деться от дикого чувства вины. К счастью, до серьезной зависимости дело не дошло.

«Мне очень надоело, что голова в тумане. Как-то так все сошло на нет», - поделилась героиня программы.

Позже у актера случались и другие интрижки. Какое-то время он жил на две семьи - то с Тамарой, то с актрисой Ириной Линдт.

Ровно десять лет назад, в августе 1991 г. (по иронии судьбы чуть ли не в канун путча), впервые увидела свет книга «Дребезги» с дневниками В. Золотухина о В. Высоцком. Перипетии публикации этой книги под стать ее содержанию - головокружительны и детективны. Мне посчастливилось участвовать в этих событиях под псевдонимом «издатель»! Тогда, обращаясь ко мне в своем «Предуведомлении», автор словами Гришки Отрепьева сказал: «Пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель. Так мы разделим пополам наше „преступление“».

И вот, составляя новую книгу «дневников» Валерия Золотухина, гораздо более полную, нежели все предыдущие вместе взятые, охватывающую почти полувековую историю жизни автора и театра на Таганке, я думаю: в чем суть этого «преступления» или подвига?

Представим себе абстрактно - человек пишет дневник своей жизни. Приходит время, и он решается опубликовать свои записи, что в этом худого? Да ничего, если эти записи не затрагивают личную жизнь других людей. А возможно ли это, если автор живет среди людей?! Да, если изменены имена, хронология и т. д. Но тогда это уже не дневники, а что-то другое. Вот перед этой дилеммой и стоял В. Золотухин десять лет назад, решая, печатать свой дневник о Высоцком или нет. А время было непростое и для театра и для страны. Будет ли потом такая возможность у автора, увидят ли его записи свет в будущем - на этот вопрос ответа не было. А книгу Золотухина о Высоцком ждали многие, особенно после выхода телефильма Э. Рязанова о Владимире Высоцком, где, благодаря «умелому монтажу», партнер и друг был выведен чуть ли не как «черный человек», Сальери Гения. Надо было отвечать, - оправдываться было бессмысленно и безнравственно. Это стало последней каплей, переполнившей чашу… И хотя друзья-коллеги по театру, с которыми советовался В. Золотухин, в один голос отговаривали его, предостерегая - «костей не соберешь», «дневник дело посмертное», «устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов дело богомерзкое» и т. д., он все же решился… Вот что писал по этому поводу сам В. Золотухин в своем дневнике от 2 марта 1990 г.: «То, что я решил опубликовать, обычно завещают печатать после смерти, либо уничтожают при жизни. Но я игрок. И хочу выпить эту чашу при жизни. Хочу быть героем. Я решился на этот поступок, хотя кто-то назовет его богомерзким. Но посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь характер, посеешь характер - пожнешь судьбу. Я хочу знать свою судьбу, будучи физически живым», - это объясняет нам, читателям, очень многое, если не все.

Театральный дневник Валерия Золотухина - это удивительный роман о театральной жизни России второй половины XX века. Страсти, бушующие в этой книге, не уступают шекспировским, что же касается права автора на истину «в первой инстанции», то здесь решать тебе, Читатель XXI века, хотя уверен, что автор на это не претендует.

Представлять этого человека кому-либо в России нет нужды - его знают буквально все, - как драматического артиста, писателя, друга и партнера В. Высоцкого по театру на Таганке и т. д. Написал я это и задумался - а знают ли?! Считают ли Валерия Золотухина действительно другом Высоцкого? Может, для большинства он так и остался алтайским «Бумбарашем»? Сомнения развеял сам Владимир Семенович Высоцкий в своей знаменитой анкете.

В этой книге человек, не читавший ранее дневников Золотухина, откроет для себя его заново - этого «таганского домового», по меткому выражению Юрия Любимова.

Закончу словами Аллы Демидовой о дневниках Золотухина: «Он писал по принципу „Что вижу, о том пою“. Он это делал не для фиксации факта, а для разбега руки, потому что все время хотел писать, и, надо сказать, ему это удавалось. Даже в дневниковых записях, когда он набирает разбег и попадает в какую-то „жилу“ он ее разрабатывает, и получается отдельный литературный рассказ…»

А я уверен: никто из серьезно занимающихся историей театра на Таганке, да и просто почитателей русского театра, этих дневников не минует…

И, как говорится, в добрый путь!

Валерий Краснопольский

Предуведомление

Издатель!

Уважаемый!

Я устал от твоих уговоров напечатать что-то из дневников. Ты меня, что называется, достал. Ты же понимаешь, какой «гнев праведный трудящихся» я навлеку на себя этими «младозасранскими» откровениями. Если уж невинный рассказ о «Гамлете» в телепередаче Э. Рязанова вызвал такие отравленные стрелы в мой адрес - обещали «поставить на ножи», выжечь соляной кислотой глаза, сжечь дом «вместе с твоими щенятами» (очевидно, имелись в виду мои дети, потому что у меня, кроме кошки, никакой живности в доме нет), - то можешь представить, какой разносный шквал ненависти, сколько дерьма и злобы хлебну я опять от некоторой части уважаемой публики после опубликования стародавних записей! Ваня скажет; «Дневники - дело посмертное». Согласен. Лёня скажет: «Устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов - дело богомерзкое!» Опять согласен. Но, как говорит Гришка Отрепьев, пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель Так мы разделим пополам наше «преступление».

Я много раз приступал к дневникам, желая что-то исправить, но каждый раз отступался. Мне страшно претит, когда некоторые из моих коллег пытаются печатно или устно скорректировать в угоду времени, художественному руководителю и толпе свои биографии, наивно полагая, что трудолюбивый монах Время не просеет все, не отсеет шелуху или ошибется и именно из наших журнальных подделок и поделок не извлечет, быть может, совершенно обратный корень, чем, кажется нам, извлекаем мы сейчас.

Я надеюсь на этого трудолюбивого монаха - Время - и рассчитываю на понимание читателя. Хотя не прошу снисхождения. Не кокетничая и не оправдываясь, я тебе скажу так, читатель. Я противен себе во многих тогдашних описаниях и суждениях. Но противен - сейчас. Потому что сейчас все видится по-другому. Когда я вновь и вновь обращаюсь к дневникам, я начинаю их читать как читатель, на даты я не обращаю внимания, - вот ведь какая штука, - так, будто я это говорю сегодня. А я писал это - тогда! В пылу, в момент. Это было тогда, когда мы были молоды, а потому «гениальны и бессмертны», и нам казалось, что вот еще миг - и мир у твоих ног, поэтому мы были все на равных или почти на равных. И посему наши суждения друг о друге были наотмашь или, наоборот, со знаком «гениально», и никак по-другому. Известные как-то еще ходили, держа грудь вперед, а неизвестные говорили: подождите, придет время - мы будем более знамениты, чем вы. В некоторых случаях так и получилось, и это, в общем, закономерно. Поэтому мне кажется, ничто сейчас не может омрачить ни имя Владимира Семеновича, ни чести моих коллег, да простят меня они. И когда я прошу читателя обращать внимание на даты, то для меня это очень важно.

Разумеется, я много опустил, что называется на «после смерти», убрал мат и зашифровал некоторые имена, потому что действительно печатное слово отличается от рукописного претензией на абсолютную истину. А я, упаси Боже, на нее не посягаю.

Конечно, я мог бы и здесь убрать некоторые места и что-то изменить… но, как говорится у Александра Сергеевича, «строк печальных не смываю». Иначе это потеряло бы уж тогда всякий смысл.

По совести, все это следовало бы уничтожить, как некогда В. И. Качалов сжег свои дневники. Да что Качалов - Пушкин сжег. И сохранилось письмо Пушкина, в котором он отвечает П. А. Вяземскому по поводу утери дневников Байрона. Но я на такой нравственный подвиг не гожусь. И потому… для человека, любящего Высоцкого всерьез и занимающегося изучением его личности и творчества без низкопоклонничества и кликушества, и эти свидетельства невольного соглядатая могут, как мне кажется, пролить свой дополнительный беспросветный свет.


Валерий Золотухин

Таганский дневник. Книга 1

От составителя

Ровно десять лет назад, в августе 1991 г. (по иронии судьбы чуть ли не в канун путча), впервые увидела свет книга «Дребезги» с дневниками В. Золотухина о В. Высоцком. Перипетии публикации этой книги под стать ее содержанию - головокружительны и детективны. Мне посчастливилось участвовать в этих событиях под псевдонимом «издатель»! Тогда, обращаясь ко мне в своем «Предуведомлении», автор словами Гришки Отрепьева сказал: «Пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель. Так мы разделим пополам наше „преступление“».

И вот, составляя новую книгу «дневников» Валерия Золотухина, гораздо более полную, нежели все предыдущие вместе взятые, охватывающую почти полувековую историю жизни автора и театра на Таганке, я думаю: в чем суть этого «преступления» или подвига?

Представим себе абстрактно - человек пишет дневник своей жизни. Приходит время, и он решается опубликовать свои записи, что в этом худого? Да ничего, если эти записи не затрагивают личную жизнь других людей. А возможно ли это, если автор живет среди людей?! Да, если изменены имена, хронология и т. д. Но тогда это уже не дневники, а что-то другое. Вот перед этой дилеммой и стоял В. Золотухин десять лет назад, решая, печатать свой дневник о Высоцком или нет. А время было непростое и для театра и для страны. Будет ли потом такая возможность у автора, увидят ли его записи свет в будущем - на этот вопрос ответа не было. А книгу Золотухина о Высоцком ждали многие, особенно после выхода телефильма Э. Рязанова о Владимире Высоцком, где, благодаря «умелому монтажу», партнер и друг был выведен чуть ли не как «черный человек», Сальери Гения. Надо было отвечать, - оправдываться было бессмысленно и безнравственно. Это стало последней каплей, переполнившей чашу… И хотя друзья-коллеги по театру, с которыми советовался В. Золотухин, в один голос отговаривали его, предостерегая - «костей не соберешь», «дневник дело посмертное», «устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов дело богомерзкое» и т. д., он все же решился… Вот что писал по этому поводу сам В. Золотухин в своем дневнике от 2 марта 1990 г.: «То, что я решил опубликовать, обычно завещают печатать после смерти, либо уничтожают при жизни. Но я игрок. И хочу выпить эту чашу при жизни. Хочу быть героем. Я решился на этот поступок, хотя кто-то назовет его богомерзким. Но посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь характер, посеешь характер - пожнешь судьбу. Я хочу знать свою судьбу, будучи физически живым», - это объясняет нам, читателям, очень многое, если не все.

Театральный дневник Валерия Золотухина - это удивительный роман о театральной жизни России второй половины XX века. Страсти, бушующие в этой книге, не уступают шекспировским, что же касается права автора на истину «в первой инстанции», то здесь решать тебе, Читатель XXI века, хотя уверен, что автор на это не претендует.

Представлять этого человека кому-либо в России нет нужды - его знают буквально все, - как драматического артиста, писателя, друга и партнера В. Высоцкого по театру на Таганке и т. д. Написал я это и задумался - а знают ли?! Считают ли Валерия Золотухина действительно другом Высоцкого? Может, для большинства он так и остался алтайским «Бумбарашем»? Сомнения развеял сам Владимир Семенович Высоцкий в своей знаменитой анкете.

В этой книге человек, не читавший ранее дневников Золотухина, откроет для себя его заново - этого «таганского домового», по меткому выражению Юрия Любимова.

Закончу словами Аллы Демидовой о дневниках Золотухина: «Он писал по принципу „Что вижу, о том пою“. Он это делал не для фиксации факта, а для разбега руки, потому что все время хотел писать, и, надо сказать, ему это удавалось. Даже в дневниковых записях, когда он набирает разбег и попадает в какую-то „жилу“ он ее разрабатывает, и получается отдельный литературный рассказ…»

А я уверен: никто из серьезно занимающихся историей театра на Таганке, да и просто почитателей русского театра, этих дневников не минует…

И, как говорится, в добрый путь!

Валерий Краснопольский

Предуведомление

Издатель!

Уважаемый!

Я устал от твоих уговоров напечатать что-то из дневников. Ты меня, что называется, достал. Ты же понимаешь, какой «гнев праведный трудящихся» я навлеку на себя этими «младозасранскими» откровениями. Если уж невинный рассказ о «Гамлете» в телепередаче Э. Рязанова вызвал такие отравленные стрелы в мой адрес - обещали «поставить на ножи», выжечь соляной кислотой глаза, сжечь дом «вместе с твоими щенятами» (очевидно, имелись в виду мои дети, потому что у меня, кроме кошки, никакой живности в доме нет), - то можешь представить, какой разносный шквал ненависти, сколько дерьма и злобы хлебну я опять от некоторой части уважаемой публики после опубликования стародавних записей! Ваня скажет; «Дневники - дело посмертное». Согласен. Лёня скажет: «Устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов - дело богомерзкое!» Опять согласен. Но, как говорит Гришка Отрепьев, пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель Так мы разделим пополам наше «преступление».

Я много раз приступал к дневникам, желая что-то исправить, но каждый раз отступался. Мне страшно претит, когда некоторые из моих коллег пытаются печатно или устно скорректировать в угоду времени, художественному руководителю и толпе свои биографии, наивно полагая, что трудолюбивый монах Время не просеет все, не отсеет шелуху или ошибется и именно из наших журнальных подделок и поделок не извлечет, быть может, совершенно обратный корень, чем, кажется нам, извлекаем мы сейчас.

Я надеюсь на этого трудолюбивого монаха - Время - и рассчитываю на понимание читателя. Хотя не прошу снисхождения. Не кокетничая и не оправдываясь, я тебе скажу так, читатель. Я противен себе во многих тогдашних описаниях и суждениях. Но противен - сейчас. Потому что сейчас все видится по-другому. Когда я вновь и вновь обращаюсь к дневникам, я начинаю их читать как читатель, на даты я не обращаю внимания, - вот ведь какая штука, - так, будто я это говорю сегодня. А я писал это - тогда! В пылу, в момент. Это было тогда, когда мы были молоды, а потому «гениальны и бессмертны», и нам казалось, что вот еще миг - и мир у твоих ног, поэтому мы были все на равных или почти на равных. И посему наши суждения друг о друге были наотмашь или, наоборот, со знаком «гениально», и никак по-другому. Известные как-то еще ходили, держа грудь вперед, а неизвестные говорили: подождите, придет время - мы будем более знамениты, чем вы. В некоторых случаях так и получилось, и это, в общем, закономерно. Поэтому мне кажется, ничто сейчас не может омрачить ни имя Владимира Семеновича, ни чести моих коллег, да простят меня они. И когда я прошу читателя обращать внимание на даты, то для меня это очень важно.

Разумеется, я много опустил, что называется на «после смерти», убрал мат и зашифровал некоторые имена, потому что действительно печатное слово отличается от рукописного претензией на абсолютную истину. А я, упаси Боже, на нее не посягаю.

Конечно, я мог бы и здесь убрать некоторые места и что-то изменить… но, как говорится у Александра Сергеевича, «строк печальных не смываю». Иначе это потеряло бы уж тогда всякий смысл.

По совести, все это следовало бы уничтожить, как некогда В. И. Качалов сжег свои дневники. Да что Качалов - Пушкин сжег. И сохранилось письмо Пушкина, в котором он отвечает П. А. Вяземскому по поводу утери дневников Байрона. Но я на такой нравственный подвиг не гожусь. И потому… для человека, любящего Высоцкого всерьез и занимающегося изучением его личности и творчества без низкопоклонничества и кликушества, и эти свидетельства невольного соглядатая могут, как мне кажется, пролить свой дополнительный беспросветный свет.

Валерий Золотухин

Таганский дневник. Книга 1

От составителя

Ровно десять лет назад, в августе 1991 г. (по иронии судьбы чуть ли не в канун путча), впервые увидела свет книга «Дребезги» с дневниками В. Золотухина о В. Высоцком. Перипетии публикации этой книги под стать ее содержанию - головокружительны и детективны. Мне посчастливилось участвовать в этих событиях под псевдонимом «издатель»! Тогда, обращаясь ко мне в своем «Предуведомлении», автор словами Гришки Отрепьева сказал: «Пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель. Так мы разделим пополам наше „преступление“».

И вот, составляя новую книгу «дневников» Валерия Золотухина, гораздо более полную, нежели все предыдущие вместе взятые, охватывающую почти полувековую историю жизни автора и театра на Таганке, я думаю: в чем суть этого «преступления» или подвига?

Представим себе абстрактно - человек пишет дневник своей жизни. Приходит время, и он решается опубликовать свои записи, что в этом худого? Да ничего, если эти записи не затрагивают личную жизнь других людей. А возможно ли это, если автор живет среди людей?! Да, если изменены имена, хронология и т. д. Но тогда это уже не дневники, а что-то другое. Вот перед этой дилеммой и стоял В. Золотухин десять лет назад, решая, печатать свой дневник о Высоцком или нет. А время было непростое и для театра и для страны. Будет ли потом такая возможность у автора, увидят ли его записи свет в будущем - на этот вопрос ответа не было. А книгу Золотухина о Высоцком ждали многие, особенно после выхода телефильма Э. Рязанова о Владимире Высоцком, где, благодаря «умелому монтажу», партнер и друг был выведен чуть ли не как «черный человек», Сальери Гения. Надо было отвечать, - оправдываться было бессмысленно и безнравственно. Это стало последней каплей, переполнившей чашу… И хотя друзья-коллеги по театру, с которыми советовался В. Золотухин, в один голос отговаривали его, предостерегая - «костей не соберешь», «дневник дело посмертное», «устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов дело богомерзкое» и т. д., он все же решился… Вот что писал по этому поводу сам В. Золотухин в своем дневнике от 2 марта 1990 г.: «То, что я решил опубликовать, обычно завещают печатать после смерти, либо уничтожают при жизни. Но я игрок. И хочу выпить эту чашу при жизни. Хочу быть героем. Я решился на этот поступок, хотя кто-то назовет его богомерзким. Но посеешь поступок - пожнешь привычку, посеешь привычку - пожнешь характер, посеешь характер - пожнешь судьбу. Я хочу знать свою судьбу, будучи физически живым», - это объясняет нам, читателям, очень многое, если не все.

Театральный дневник Валерия Золотухина - это удивительный роман о театральной жизни России второй половины XX века. Страсти, бушующие в этой книге, не уступают шекспировским, что же касается права автора на истину «в первой инстанции», то здесь решать тебе, Читатель XXI века, хотя уверен, что автор на это не претендует.

Представлять этого человека кому-либо в России нет нужды - его знают буквально все, - как драматического артиста, писателя, друга и партнера В. Высоцкого по театру на Таганке и т. д. Написал я это и задумался - а знают ли?! Считают ли Валерия Золотухина действительно другом Высоцкого? Может, для большинства он так и остался алтайским «Бумбарашем»? Сомнения развеял сам Владимир Семенович Высоцкий в своей знаменитой анкете.

В этой книге человек, не читавший ранее дневников Золотухина, откроет для себя его заново - этого «таганского домового», по меткому выражению Юрия Любимова.

Закончу словами Аллы Демидовой о дневниках Золотухина: «Он писал по принципу „Что вижу, о том пою“. Он это делал не для фиксации факта, а для разбега руки, потому что все время хотел писать, и, надо сказать, ему это удавалось. Даже в дневниковых записях, когда он набирает разбег и попадает в какую-то „жилу“ он ее разрабатывает, и получается отдельный литературный рассказ…»

А я уверен: никто из серьезно занимающихся историей театра на Таганке, да и просто почитателей русского театра, этих дневников не минует…

И, как говорится, в добрый путь!

Валерий Краснопольский

Предуведомление

Издатель!

Уважаемый!

Я устал от твоих уговоров напечатать что-то из дневников. Ты меня, что называется, достал. Ты же понимаешь, какой «гнев праведный трудящихся» я навлеку на себя этими «младозасранскими» откровениями. Если уж невинный рассказ о «Гамлете» в телепередаче Э. Рязанова вызвал такие отравленные стрелы в мой адрес - обещали «поставить на ножи», выжечь соляной кислотой глаза, сжечь дом «вместе с твоими щенятами» (очевидно, имелись в виду мои дети, потому что у меня, кроме кошки, никакой живности в доме нет), - то можешь представить, какой разносный шквал ненависти, сколько дерьма и злобы хлебну я опять от некоторой части уважаемой публики после опубликования стародавних записей! Ваня скажет; «Дневники - дело посмертное». Согласен. Лёня скажет: «Устами мертвого говорить в свой адрес столько комплиментов - дело богомерзкое!» Опять согласен. Но, как говорит Гришка Отрепьев, пусть мой грех падет не на меня, а на тебя, издатель Так мы разделим пополам наше «преступление».

Я много раз приступал к дневникам, желая что-то исправить, но каждый раз отступался. Мне страшно претит, когда некоторые из моих коллег пытаются печатно или устно скорректировать в угоду времени, художественному руководителю и толпе свои биографии, наивно полагая, что трудолюбивый монах Время не просеет все, не отсеет шелуху или ошибется и именно из наших журнальных подделок и поделок не извлечет, быть может, совершенно обратный корень, чем, кажется нам, извлекаем мы сейчас.

Я надеюсь на этого трудолюбивого монаха - Время - и рассчитываю на понимание читателя. Хотя не прошу снисхождения. Не кокетничая и не оправдываясь, я тебе скажу так, читатель. Я противен себе во многих тогдашних описаниях и суждениях. Но противен - сейчас. Потому что сейчас все видится по-другому. Когда я вновь и вновь обращаюсь к дневникам, я начинаю их читать как читатель, на даты я не обращаю внимания, - вот ведь какая штука, - так, будто я это говорю сегодня. А я писал это - тогда! В пылу, в момент. Это было тогда, когда мы были молоды, а потому «гениальны и бессмертны», и нам казалось, что вот еще миг - и мир у твоих ног, поэтому мы были все на равных или почти на равных. И посему наши суждения друг о друге были наотмашь или, наоборот, со знаком «гениально», и никак по-другому. Известные как-то еще ходили, держа грудь вперед, а неизвестные говорили: подождите, придет время - мы будем более знамениты, чем вы. В некоторых случаях так и получилось, и это, в общем, закономерно. Поэтому мне кажется, ничто сейчас не может омрачить ни имя Владимира Семеновича, ни чести моих коллег, да простят меня они. И когда я прошу читателя обращать внимание на даты, то для меня это очень важно.

С разрешения издательства «ЭКСМО» публикуем фрагменты из них.

О детстве и войне

Война меня не достала в прямом попадании, я был далеко от нее , на Алтае , у Христа за пазухой. Война шла себе, отец воевал, в него попало 4 пули, но ни одна не убила - ему повезло... Итак, отец пришел с фронта, а я сломал ногу. Сперва хромал, год меня лечили бабки, местные врачи, помню фразу хирурга: «Гипс бы ему сделать, да бинтов нет», так и не сделали гипса... Коленка моя распухла. Помню: отец идет широко по пыльным улицам Барнаула , я сижу у него на закукорках, держусь, семенит рядом мать и плачет украдкой, отец матерится на нее сквозь зубы, и сам темный, как ночной лес. По кабинетам начальства, от секретаря к секретарю, через унижения, взятки и пр., до самого секретаря крайкома со мной на закукорках, с заключением профессора - туберкулез кости, немедленно санаторий - за местом для меня в туберкулезный костный диспансер. И добился. Курорт «Немал».

Мне семь лет. Надо учиться начинать. В санатории начинают учить с 8 лет. Мать каким-то животным инстинктом чувствует - зачем мне терять год, уговаривает врачей - он способный, возьмите его. И вот я в первом классе. По ночам горит в печи огонь, тени пляшут, мы спим и смотрим за тенями - великое наслаждение смотреть за живыми картинками, когда привязан годами к койке.

Мы переехали. Стал заниматься в самодеятельности. Приезжает бродячий цирк - Московский цирк на колесах, - им нужен подсадок. Я должен сыграть простой этюд - возмутиться, что в мою фуражку бьют яйца, сыплют опилки, «пекут торт», а потом оказывается, это не моя фуражка, я признаю «ошибку», извиняюсь, ухожу.

Я играю этот этюд, наутро мне сообщает руководитель этого цирка, чтоб я немедленно ехал после школы в Москву , в театральное училище. Участь моя решена. Я начинаю весь десятый класс готовиться. Бросаю костыли, лажу на кольца, на брусья, репетирую, тренирую «Яблочко», матросскую пляску, с дублером, в случае, не освою - будет плясать он, - освоил, успех.

Беру ложные справки, поступаю в муз. училище и с ходу беру курс на Москву. Поступил в ГИТИС - успех.

О первой супруге - Нине Шацкой

Театр упирается в натурализм, а Шацкая (первая жена) - женщина немыслимой красоты. Первое принадлежит Любимову , второе - Вознесенскому , в смысле изречения.

Жена обскакала меня с «фотокарточками в киосках», ее фотографию уже продают под девизом «Артисты советского кино»...

Мы с Зайчиком (так Золотухин называл Шацкую. - Ред.) уже распределили Государственную премию. Получается примерно так: если мы имеем 2,5 тысячи, то тысяча-тысяча двести идет Зайчику на шубу, пятьсот рублей на банкет, триста рублей на мое пальто-шмотье, 100 рублей старикам в Междуреченск , 400 рублей на отпуск за границей. Это самый примерный план, точный составим, когда в газетах появится объявление.

После расставания с Золотухиным Нина Шацкая стала женой Леонида Филатова.Фото: kinopoisk.ru

Все идет как надо. Отделился от жены. Перехожу на хозрасчет. Буду сам себя кормить, чтоб не зависеть ни от чьего бзика. Теща отделилась по своей воле. А мне надоела временная жена, на один день. Я сам себе буду и жена, и мать, и кум, и сват. И идите вы все подальше. Не буду приезжать на обед, буду кормиться на стороне и отдыхать между репетициями и спектаклями в театре. Высоцкий смеется: «Чему ты расстраиваешься? У меня все пять лет так. Ни обеда, ни чистого белья, ни стираных носков , Господи, плюнь на все и скажи мне. Я поведу тебя в Русскую кухню: блины, пельмени и пр.». И ведь повез!

Два дня не писал - был в жестокой ссоре с женой. Чуть не разошлись. Хотел написать на бумаге крупным шрифтом:

НЕ ХОЧУ С ТОБОЙ ЖИТЬ.

НЕ ХОЧУ С ТОБОЙ СПАТЬ.

НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ.

Дубна , Золотухин с Шацкой, Высоцкий с Иваненко (возлюбленная барда , родившая от него внебрачную дочь. - Ред.), Васильев с Лукьяновой , Смехов со Смеховой, Левина со Славиной, Любимов с Целиковской.

Нина не пошла на концерт, в приглашении было написано - Золотухин с супругой:

Мне не хочется присутствовать в качестве супруги.

Я стал ужасно скучать по Зайчику, нет его - и мне не по себе, раньше не было так, старею, что ли?

1972 год

Огромная печать - «разведен с гр. Шацкой». И какой был ветер в глаза, хотелось плакать, и чуть было не оставил паспорт в мусорном баке - ну и оставил бы... А дальше что? Ведь разведен, и это после штемпеля в паспорте стало ощутимой явью, что-то проползло по душе и коже, и ушли в мрак забвения счастливые дни Пальчикова переулка, улицы Хлобыстова, рождение Дениса... его ползание по ступенькам, ведущим в комнату матери и ребенка в аэропорту «Домодедово », когда я их отправлял самолетом в Новокузнецк , в первый в жизни Дениса раз.

Вчера вечер провел у них - Филатовых - Шацких. Ленька читал свои стихи, а потом рассказывал, цитируя, пьесу по М. Салтыкову -Щедрину . Показывал убийственно смешно. Я хохотал так, что позвонила горничная - нарушаю покой жильцов . Я люблю их - и Леньку, и Нинку. Мне с ними хорошо.

О любовницах и Ирине Линдт

Тамарка (вторая жена Золотухина. - Ред.) худеет, жена моя до ручки доходит, кажется; просто страшно. Посмотришь - и сердце сжимается. Господи! Пощади ее. «Развод в 30 лет - неприятная реальность, в 40 лет - неблаговидный поступок, в 50 лет - подлость, в 60 лет - глупость». Где-то мои намерения к подлости склоняются. Ей известны все мои тайны, которыми жива моя душа, еще не совсем лишенная мало-мальски поэтического воображения, - Ирбис (любовница. - Ред.), красный конь, ладьевидная радость. Но что мне делать, если я влюбился.

Молитва. Зарядка.

Счастливый день был у меня вчера - смотрели «Марат-Сад» и пришли в неописуемый восторг. Тамаре (жене) тоже понравился спектакль, и она согласилась, что это лучший спектакль Любимова за 10 последних лет. «Молодец, Валера, - сказала мне моя жена, - ты мне больше всех понравился. Линдт твоя гениальная, и т. д.».

Бэби (Ирина Линдт. - Ред.) уехала надутая...

О Тамаре (жене) надо писать отдельно поэму, и большую. Доверие и вера ее безграничны, наивны и святы... Родная моя, нет, не предаю я ее... Изменяю? Но так ведь она отпускает, сказав: набью морду девке, которая тебе не дает.

Молитва. Поезд.

«Валера! Я влюбилась», - сообщила мне пьяная жена и съела полторы миноги. Господи! Спаси и сохрани...


Молитва. Зарядка.

Господи! Что творится в мире, в России , в семье моей?! Через два дня на Таганке появится афиша - «Моцарт и Сальери ».

У Бэби должно получиться. Вот вставит Бэби свечу кой-кому, да если еще споет, да если еще зазвучит орган.

Молитва. Зарядка.

Ура! Состоялось! Праздник испортили редкие, громкие, неприятные слова Тамары (жены) в адрес режиссера «Моцарта». «Но ты замечательный актер, я горжусь тобой». Сережа (сын) вынес мне цветы, которые я Ирине передал, и она поняла все... и: «Вы сделали свой выбор...» - рыдала в машине. Вернулся в музей. Бэби напилась. Но так я не был взвинчен давно. Я боялся этого соседства, что вот-вот - и она станет хлестать ее по лицу и пр., но водка спасла, смягчила.

Хотя вчера знобило, на «Шарашке», качало, чуть в зрительный зал не оступился - испугался. Попросил у Тамары (жены) снотворного, что-то она мне сунула, не то, по-моему. Отравит когда-нибудь невзначай...

Бэби в реанимации. Это случилось. Я ждал и знал, что когда-нибудь она сорвется с этой конструкции. Я увидел ее корчащейся на полу. Из головы шла кровь. Она стонала и произносила одно и то же: «Ё-ё-ё...» - и наконец сказала: «...твою мать». Отвезли в Склиф. Два обследования - ультразвук и рентген, - слава Богу, не показали внутренних и костных повреждений. Голову зашили. Конечно, выстригли. Позвоночник цел.

«Деди (так Линдт называла Золотухина. - Ред.)... поцелуй меня, - под капельницей, привязанная к датчикам. - Деди! Ты не бросишь меня?»

А в театре продолжалась репетиция, и вместо Бэби поет Маслова . Жизнь продолжается...

СПРАВКА «КП»

Валерий ЗОЛОТУХИН родился 21 июня 1941 года в селе Быстрый Исток в Алтайском крае. В 1963 году окончил ГИТИС.

С 1964 года Валерий Сергеевич актер, а потом и руководитель Театра на Таганке. Самые известные фильмы с его участием: «Хозяин тайги», «Бумбараш», «Сказ про то, как царь Петр арапа женил», «Ночной Дозор». Написал несколько книг-воспоминаний о Высоцком.

Сын Денис (от первой жены Нины Шацкой) стал священником. Сын от второго брака, Сергей, был музыкантом, покончил с собой в 2009 году.

Актриса Театра на Таганке Ирина Линдт родила в 2004 году от Золотухина сына Ивана.